Осень патриарха

Осень патриарха — это проза Маркеса, это роль, которую народный артист России Александр ГАЛКО хотел бы сыграть. Когда-нибудь. Ну, а пока патриарх саратовской сцены, блистательный артист, человек, который для нескольких поколений саратовцев навсегда стал Мессиром из «Мастера и Маргариты», сыграл патриарха британской сцены Реджинальда Пейджета — персонажа пьесы Рональда Харвуда.

Недавняя премьера в театре драмы, пьеса Харвуда «Квартет» в исполнении «олимпийского» состава театра, четырех народных артистов — Федотовой, Галко, Аредакова и Гришиной — всколыхнула театральный Саратов. Спектакль, действие которого происходит в Доме ветеранов сцены в сельской местности графства Кент, повествовал о жизни и смерти, о молодости и старении, о славе и забвении, о том, что помнить — значит любить. Одним словом, о красоте и жестокости жизни. О любви, которая не отпускает человеческую душу даже тогда, когда кажется, что жизнь уже прожита.
Герой Александра Галко Реджинальд Пейджет, или просто Рэджи, как зовут его друзья, пронес любовь к одной единственной женщине через всю жизнь, и эта нерастраченная, нереализованная любовь обострила его эмоции до такой степени, что (помните Пастернака?): «Сними ладонь с моей груди, мы провода подтоком». Только ему, Реджи, даже не надо, чтобы ОНА положила руку ему на грудь. Он и без этого того гляди заискрит, взорвется от переполненности чувствами.
- Вам нравится ваш герой? — с этого вопроса и началась наша беседа с 'народным артистом России Александром Галко.
Он улыбается своей неповторимой улыбкой, скорее грустной, чем веселой, и утвердительно кивает:
- Я люблю своего героя. Я постарался сделать его немного иным, чем у Харвуда. Реджинальд в пьесе более сухой, холодный, педантичный, несколько замороженный, если хотите. Я сделал его чувствительнее, беззащитнее. Постарался показать его ранимым в своей детскости. Сама по себе пьеса очень любопытна. В ней столько всего накидано, вмещено! Она и мелодраматична, и безжалостна, и сентиментальна, и отмечена тонким английским юмором, и совсем не тонкими, а скорее грубыми, плотскими шуточками. Эту пьесу было интересно играть.
- А как по-вашему, в реальной жизни могут встречаться люди вроде вашего героя, с нереализованным, но сохранившимся в первозданности опытом любви?
- Жизнь столь разнообразна, ее драматургия столь причудлива... Я полагаю, что да, в ней может быть и такое. Другой вопрос, во что перегорят, переварятся эти нереализованные эмоции, какая смесь из желчности, сарказма и полного неприятия других людей может получиться в результате такой «запертости» чувств.
Потом не стоит забывать и о том, что мой герой, он ведь артист. Звездный артист. А актеры, по моему глубокому убеждению, дольше других людей сохраняют в себе не то что бы детство... А некое обостренное эмоциональное состояние, сверхчувствительность. У актеров амплитуда восприятия мира, чувственности шире, чем у других людей. Иначе ты просто не сможешь хорошо играть.
- Александр Григорьевич, - я решаюсь на очень личный вопрос, - с пьесой «Квартет» вы ведь не просто вернулись на сцену после долгого отсутствия на ней, но и вернулись в более масштабном смысле? Вы перенесли в Петербурге серьезную операцию на сердце, были, можно сказать, между жизнью и смертью. Это изменило что-то в вашем мировоззрении, вы начали по-другому смотреть на жизнь?
- Нет, пожалуй, нет, пересматривать свою жизнь, даже если ты был на самом ее краю, занятие бессмысленное и непродуктивное... Это моя жизнь, и я не могу, да и не желаю проживать ее как-то по-иному. К своей жизни надлежит относиться почтительно. Это дар, который тобой получен, который тебе вручен. Это подарено Богом, и вряд ли стоит его корректировать. Я действительно могу справлять в мае свой второй день рождения. И тут заслуга не только врачей, но и моих бывших выпускников, актеров петербургских театров, которые теперь уже стали моими друзьями. Пожалуй, без них я бы не выкарабкался, они своим вниманием удивляли даже врачей.
- По-моему, одного этого факта достаточно, чтобы сказать, что жизнь удалась. Когда неродные по крови люди становятся как собственные дети — ничего прекраснее, думаю, просто не может быть! Кстати, как сложились судьбы выпускников вашего последнего курса?
- Замечательно! Курс был очень сильным! Особенно мужской состав. Один из выпускников, Алексей Комашко, работает у Табакова, шесть остались в ТЮЗе, двое в Ростове. Кстати, несколько моих ребят, еще будучи студентами четвертого курса, сыграли у Рогожкина в фильме «Перегон», причем не в эпизодах, а центральные роли. Так что думаю, что мы про этих ребят еще услышим!
- Александр Григорьевич, это счастье, когда талантливая артистическая молодежь остается в городе. Ни для кого ведь не секрет, что Саратов за последние годы покинули многие яркие лицедеи, отток саратовских актеров в Москву продолжается. Сосновский, Милованов, Седов, Афанасьев — уезжают ведь культовые артисты, на которых ходил зритель.
- Но согласитесь, что человек не может кормить семью, получая три с лишним тысячи рублей зарплаты за без преувеличения каторжный труд. Актерская работа, она ведь сопряжена с огромными стрессами, с колоссальным расходованием себя.
- Давно порывалась вас спросить: почему не уехали, ведь я точно знаю, весьма лестные предложения вам были!
- Были не просто предложения, мне даже квартиру в Москве показывали, куда я мог бы въехать и жить. Но Москва - это не мой город. Я не «московская штучка»! Я неуютно чувствую себя в Москве. Этот город с его безумным, на выживание, ритмом, с его снобизмом, амбициозностью, кичливостью мне чужд. Я уже не в том возрасте, чтобы ломать свои привычки и вкусы только для того, чтобы приобщаться к столичной элите. Впрочем, я и в молодости не стал этого делать.
- Вы способны сказать хаму, что он хам?
- Вполне и в весьма жесткой форме. Я отнюдь не душка, поэтому со мной, полагаю, может быть тоже нелегко
- На сцене вам довелось сыграть немало гениев. У вас есть какое-то личное определение гениальности?
- Я полагаю, что гении — это счастливые несчастливцы, и в жизни они делают не только то, что хотят, но, прежде всего, то, что ДОЛЖНЫ, то, что им предписано велением сверху. Они и умирают, наверное, тогда, когда программа их жизни выполнена. Возьмите Пушкина. Он каждый год пачками вызывал народ на дуэли, но до своих тридцати семи он все-таки дожил!
- Вам тяжело было играть Пушкина?
- Конечно, тяжело! В те годы было практически не найти литературы о том, какой он был в быту, в повседневной жизни! А без этого играть его было просто невозможно! Я все-таки нашел эту литературу и прочитал и про то, что он носил золотой колпачок на одном из своих длинных ногтей, и про то, что в 15 лет он уже соблазнил какую-то фрейлину и разразился огромный скандал. Все это позволило понять Пушкина-человека. Представляете, как ему, с его гордостью, с его осознанием своей гениальности, жилось с его ростом?! Он был очень маленький. Ненавидевшие поэта называли его курчавой обезьянкой.
- Как по-вашему, гений может быть погублен жизнью?
- Если подумать о том, что делается с людьми во всех этих провинциальных российских колхозах, деревнях, маленьких городках, то вполне можно предположить, что да, гении могут умирать, так и не реализовавшись
- Вы удивляете самого себя?
- С годами все меньше и меньше! Увы! Каких-то приятных, да и неприятных сюрпризов от своего характера и темперамента ждать все сложнее! (Смеется.)
- Испытания, удары судьбы облагораживают или озлобляют людей?
- Мне кажется, что несчастье запрограммировано в жизни человека. Посылая нам испытания, судьба делает нас милосерднее. Не пережившие беды меньше склонны к сочувствию. Набирая новый курс, пытаешься научить ребят не только профессии, но прежде всего быть ЧЕЛОВЕКАМИ. А для этого надо так много — и читать хорошую поэзию, и слушать и понимать музыку, и уметь общаться друг с другом, понять другого, быть воспитанным, и еще много, много всего. Это очень сложно — поворачивать душу человека к добру, когда ему уже семнадцать-девятнадцать лет. И когда потом видишь, что твои выпускники стали умнее, тоньше, интеллигентнее, что может быть лучше этого!
- Когда вы стремились расположить к себе собеседника или просто когда вы были влюблены, включали свой актерский дар, чтобы «заворожить, заколдовать»?
- Ну, тут все сложно. У актеров, мне думается, одно неотделимо от другого.
Я так устроен, что всю жизнь пытался следовать своей природе, не всегда успешно. Ну а про любовь я убежден в одном... это какой-то прекрасный вирус, болезнь, прививки от которой, к счастью, не существует. А больному притворяться сложно. Что же касается театра, то я не люблю прятаться за маски, за характерность. Меня всегда нетрудно узнать на сцене.
- Для человека, сыгравшего в разные периоды своей жизни и Пушкина, и Гитлера, и Воланда, заявление почти шокирующее!
- Нет никакого шока. Просто Бог и Дьявол накидали в наши души много всего —белого и черного, доброго и злого, и для каждой роли находишь в себе что-то необходимое для этого характера. Реджинальд из «Квартета», несмотря на почтенный воз раст сохранил в своей душе почти детский наив, чистоту. И это тоже пришлось искать в себе.
Из окна квартиры моего собеседника открывается замечательный вид на Волгу и на Соколовую гору одновременно. Яркая майская зелень и дымка дождя. Из полуоткрытого окна веет свежестью. Это тихий центр, где еще сохранилось много зелени, где город не столь суетен и жесток. Галко смотрит через стекло, и непонятно, куда устремлен его взгляд: то ли на саратовскую улицу, то ли в прошлое.
- Чем старше становишься, тем больше и больше возвращаешься в детство, - задумчиво говорит артист. — Возвращаются даже запахи, то, что, казалось, ты давно забыл, вдруг всплывает. Я убежден, что детство человека должно быть связано с зеленью, со стрижами, с ласточками, с травой, с цветущей сиренью. Тогда душа будет сформирована несколько по-другому, лучше, красивее.
- Александр Григорьевич, детскость вашего персонажа действительно очаровательна, но как вы думаете, ему страшно стареть?
- Пожалуй, нет; стареть ведь тоже можно по разному. Знаете, мои родители, они прожили долгую и трудную жизнь. Но при этом их нельзя было назвать старичками. Они ушли не одряхлев. Посмотрите, какая красивая в природе осень. И осень человеческой жизни надо суметь сделать красивой. Это трудно, но возможно и важно - не неряшливо, не стыдно стареть. А уж что касается людей публичных профессий - актеров, журналистов, политиков - тут уж сам Бог велел быть на уровне, блюсти себя. Я вообще убежден, что человек, особенно публичной профессии, должен следить за своим внешним видом, дабы не оскорблять своей внешностью чувств окружающих.
- Когда я смотрела на вас на сцене — стройного, подтянутого, одетого в безупречный жемчужно-серый смокинг, я невольно думала: откуда это умение носить непривычные ныне костюмы?
- Не знаю. (Смеется.) Может быть, это природа. Да нет, нет, навык тоже. Это часть профессии, которой необходимо овладеть. Сегодня смокинг, завтра гимнастерка, послезавтра мантия — и все для тебя должно быть органично и естественно, как будто это твоя одежда.
- Назовите наиболее свойственные вам отрицательные черты.
- Я педантичный, иногда излишне ироничен, часто категоричен. И еще я жуткий трудоголик. Не умею отдыхать! Не люблю праздники.
- А самые яркие положительные черты характера?
- Поговорите с кем-нибудь без меня.
- Как по-вашему, Александр Григорьевич, люди изменяются здорово? Ребята, приходящие к вам на курс, сильно отличаются от того молодого человека, что учился в лицее с Пушкиным?
- Думаю, что нет. Меняется манера говорить, одеваться, в зависимости от времени меняются идеалы, но в основном люди остаются теми же, из века в век. Они также любят, страдают, радуются, ненавидят. Будь по-другому, вряд ли бы мы плакали над судьбой Ромео и Джульетты.

Анна Астахова "Новые времена" 12-18 мая 2006